Тут в одном известном месте произошел случай:
Один джентельмен сделал предложение .
Нет. Ни на приват и не в опочивальни. Оба там не раз уже бывали. А сделал натурально.
И получил отказ
Джентельмен расстроился, перевернул стол и наделал прочих безрассудств, пока его под руки не вывели освежиться прохладным ночным московским воздухом.
И если кто-то подумает что это из ряда вон выходящее происшествие, то ошибется. Подобное, но может быть без причинения ущерба чужому имуществу и третьим лицам, в этих местах случается довольно часто.

Вот интересно все же чем руководствуются люди
Вот ходят, ходят, ходят, ходят ….. годами некоторые (годами Карл!) и хуяк : Дорогая Изольда! Соблаговолите ли взять вас
Ну ок даже если такие мысли каким-то образом созрели и родились, то почему это там нужно делать?
И потом , судя по реакциям явно не рассчитывали на фиаско своих планов А это как бы вообще то 30-40 летние мужчины. Между прочим.
А как же эмпатия и вообще понимание ответных чуйств?
Или настолько граждане «переходили», что элементарные подстройки под клиента и сервильные благожелательность и безотказность воспринимали за нечто большее ….
Видимо «Чередниченко и цирк» В. М. Шукшина актуален во все времена.

“ — Нет, послушайте вы, голубушка, я все это прекрасно видел и знаю, чем все это кончится — эти аплодисменты, цветы… — Ужасно понравилось Чередниченко вот так вот ходить по комнатке и спокойно, убедительно доказывать: нет, голубушка, ты еще не знаешь жизни. А мы ее, матушку, как-нибудь изучили — со всех сторон. Вот кого ему не хватало в жизни — такой вот Евы — Кому вы потом будете нужна? Ни-ко-му.

— Зачем вы пришли? И кто вам дал адрес?

— Ева Игнатьевна, я буду с вами напрямик — такой характер. Я человек одинокий, положение в обществе занимаю хорошее, оклад, я вам уже сказал, до двухсот в целом. Вы тоже одиноки… Я второй день наблюдаю за вами — вам надо уходить из цирка. Знаете, сколько вы будете получать по инвалидности? Могу прикинуть…“ (c) Василий Макарыч знал толк

- Обещаю окружить вас заботой и вниманием. Ведь надоела вам эта бездомная жизнь, эта багема...
- Богема.
-А?
- Бо-ге-ма. Через "о"

перелохматил Чередниченко свои сто листов

Чередниченко грызло сомнение.
— Скрыть, что она циркачка, конечно, можно, только… А характер-то куда деваешь? Его же не скроешь. Замашки-то циркаческие, они же останутся. Ведь он у нее уже сложился, характер, — совершенно определенный, далекий от семейных забот, от материнства, от уюта. Ну, обману я людей, скажу, что она была, допустим, администраторша в гостинице… Но себя-то я не обману! На кой черт себя-то обманывать?! Ведь она, эта преподобная Ева, столько, наверно, видела-перевидела этих Адамов, сколько я в уме не перебрал баб за всю жизнь.


Сам неоднократно подобное слышал от некоторых стрип-Ромео

“ — Уже теперь не сомнение, а раскаяние и злость терзали Чередниченко. Он ходил вдоль приморской улицы, сжав кулаки в карманах пиджака, долго ходил, не глазел на встречных женщин, весь ушел в думы. ?Так, так, так… Значит, обрадовался — сразу покорил! А она, наверно, счас богу молится: нашелся один дурак, замуж взять хочет. А то — будь она на хорошем-то счету — не нашелся бы никто до двадцати шести лет! Эка… Вывез Николай Петрович царевну из-за синих морей, елки зеленые! Все с ней: «поматросил да бросил», а один долдон в жены себе определил. А потом выяснится, что она рожать не может. Или хуже: переспит с кем-нибудь, забеременеет, а скажет — от меня. И нечего ее винить, у нее это как алкоголизм: потребность выработалась — обновлять ощущения. А начни потом разводиться, она потребует полдома… Иди доказывай потом судьям, что я ее… с канатов снял. “